Логотерапия (в.э.франкл) - психологические теории и концепции личности (краткий справочник) - горностай п., титаренко т. Теория жизненных смыслов В. Франкла Теория виктора франкла

После краткого увлечения в юности психоанализом, Виктор Франкл начинает с конца 1930-х гг. работу над собственной концепцией. Окончательное ее оформление произошло в экстремальных условиях фашистских концентрационных лагерей, узником которых Франкл был в 1942-1945 гг. Таким образом, его теоретические и психотерапевтические взгляды и технологии прошли серьезную апробацию как собственным опытом, так и опытом его пациентов, психолого-философскими воззрениями его коллег и учеников.

Теория личности Франкла была изложена в нескольких книгах, самой известной из которых является, пожалуй, «Человек в поисках смысла», вышедшая в конце 1950-х гг. и неоднократно переизданная во всем мире. Эта теория состоит из трех частей - учение о стремлении к смыслу, учение о смысле жизни и учение о свободе воли. При этом стремление к осознанию смысла жизни он считает врожденным, и именно этот мотив является ведущей силой развития личности. Смыслы не являются универсальными, они уникальны для каждого человека в каждый момент его жизни. Смысл жизни всегда связан с реализацией человеком своих возможностей и в этом плане близок к понятию самоактуализации Маслоу. Однако существенным отличием Франкла является идея о том, что обретение и реализация смысла всегда связана с внешним миром, с творческой активностью человека в нем и его продуктивными достижениями. При этом он, как и другие экзистенциалисты, подчеркивал, что отсутствие смысла жизни или невозможность его реализовать приводит к неврозу, порождая у человека состояния экзистенциального вакуума и экзистенциальной фрустрации.

Теория личности Франкла центрирует свою позицию на учении о ценностях, т.е. понятиях, несущих в себе обобщенный опыт человечества о смысле типичных ситуаций. Он выделяет три класса ценностей, которые позволяют сделать жизнь человека осмысленной: ценности творчества (например, труд), ценности переживания (например, любовь) и ценности отношения, сознательно принимаемого по отношению к тем критическим жизненным обстоятельствам, которые мы не в состоянии изменить.

Смысл жизни можно найти в любой из этих ценностей и поступках, порождаемых ими. Из этого следует, что нет таких обстоятельств и ситуаций, в которых человеческая жизнь утратила бы свой смысл. Нахождение смысла в конкретной ситуации Франкл называет «осознанием возможностей действия по отношению к данной ситуации». Именно на такое осознание и направлена логотерапия, которая помогает человеку увидеть весь спектр потенциальных смыслов содержащихся в ситуации, и выбрать тот, который согласуется с его совестью. При этом смысл должен быть не только найден, но и реализован, так как его реализация связана с реализацией человеком самого себя.

В этой реализации смысла деятельность человека должна быть абсолютно свободной. Не соглашаясь с идеей всеобщего детерминизма, Франкл, как и другие психологи и философы (Хайдеггер, Сартр, Маслоу), разделяющие его позицию, стремится вывести человека из под действия биологических законов, которые этот детерминизм постулируют. В таких попытках ученые обращались и к разуму человека, и к его нравственности, творчеству и т.д. Франкл же вводит понятие «ноэтический уровень» существования человека.

Признавая, что наследственность и внешние обстоятельства задают определенные границы возможностей поведения, он подчеркивает наличие трех уровней существования человека: биологического, психологического и поэтического, или духовного, уровня. Именно в духовном существовании и находятся те смыслы и ценности, которые играют определяющую по отношению к нижележащим уровням роль. Таким образом он формулирует идею о возможности самодетерминации, которая связана с существованием человека в духовном мире. В этом плане понятие Франкла «ноэтический уровень» можно рассматривать как более широкое по отношению к тем, что связывают свободу воли с каким-то одним видом духовной жизни.

Виктор Франкл

Прежде чем начать говорить о том, что, собственно, такое логотерапия, стоит сказать, чем она не является: она не панацея! Выбор метода в конкретном случае можно свести к уравнению с двумя неизвестными: Σ = х + у, где х - своеобразие и уникальность личности пациента, а у - не менее своеобразная и уникальная личность терапевта. Другими словами, как не может любой метод применяться в разных случаях с одинаковой надеждой на успех, так и не может любой терапевт пользоваться разными методами с одинаковой эффективностью. И то, что верно для психотерапии вообще, справедливо, в частности, и для логотерапии. Одним словом, можно теперь дополнить наше уравнение следующим образом: Σ = х+у = Σ

И все же Пол Е. Джонсон осмелился утверждать следующее: «Логотерапия - это не терапия, конкурирующая с остальными методами, но она вполне может соперничать с ними благодаря дополнительному фактору, который она включает». Что может образовывать этот дополнительный фактор, раскрывает нам Н. Петрилович, высказавший мнение, что противоположность логотерапии всем остальным системам психотерапии проявляется не на уровне неврозов, а при выходе за его пределы, в пространство специфически человеческих проявлений Мобилизация способности к самоотстранению в контексте лечения психогенных неврозов достигается с помощью логотерапевтической техники парадоксальной интенции, а второй фундаментально-антропологический факт - феномен самотрансценденции - лежит в основе другой логотерапевтической техники - техники дерефлексии. Для понимания этих двух терапевтических методов необходимо начать с логотерапевтической теории неврозов.

В этой теории мы различаем три патогенных паттерна реагирования. Первый можно описать следующим образом: некий симптом (см. рис.) вызывает у пациента опасение, что он может повториться вновь, и вместе с этим возникает страх ожидания (фобия), который приводит к тому, что симптом действительно появляется снова, что лишь усиливает изначальные опасения пациента. При известных условиях сам страх может оказаться тем, повторения чего пациент боится. Наши пациенты сами спонтанно говорили нам «о боязни страха». Как же мотивируют они этот страх? Как правило, они боятся обморока, инфаркта или апоплексического удара. А как реагируют они на свой страх перед страхом? Бегством. Например, они стараются не выходить из дома. По сути, агорафобия является примером этого первого невротического паттерна реагирования по типу фобии.

В чем, однако, «патогенность» этого паттерна реагирования? В докладе, сделанном в Нью-Йорке 26 февраля 1960 г. по приглашению Американской ассоциации развития психотерапии, мы сформулировали это следующим образом: «Фобии и неврозы навязчивых состояний вызываются, в частности, стремлением избежать ситуаций, порождающих тревогу» Второй патогенный паттерн реагирования наблюдается не при фобиях, а в случаях неврозов навязчивых состояний. Пациент находится под гнетом овладевших им навязчивых представлений (см. рис.), пытаясь их подавить.

Он старается противодействовать им. Это противодействие, однако, лишь усиливает первоначальное давление. Круг опять замыкается, и пациент оказывается внутри этого порочного круга. В отличие от фобии, однако, невроз навязчивых состояний характеризуется не бегством, а борьбой, борьбой с навязчивыми представлениями. И здесь нельзя обойти вопрос, что движет пациентом, побуждает его к этой борьбе. Как выясняется, пациент либо боится, что навязчивые представления не ограничатся неврозом, что они сигнализируют о психозе, либо же он боится, что навязчивые представления криминального содержания заставят его в самом деле причинить кому-либо зло-кому-то или самому себе. Так или иначе, пациент, страдающий от невроза навязчивых состояний, испытывает не страх перед самим страхом, а страх перед самим собой.

Задача парадоксальной интенции - взломать, разорвать, вывернуть наизнанку оба эти круговых механизма. Сделать это можно, лишив подкрепления опасения пациента. При этом следует учитывать, что пациент с фобией боится чего-то, что может с ним случиться, в то время как больной неврозом навязчивых состояний боится также того, что может натворить он сам. Мы учтем и то, и другое, определив парадоксальную интенцию следующим образом: от пациента требуется, чтобы он захотел осуществления того (при фобии) или соответственно сам осуществил то (при неврозе навязчивых состояний), чего он так опасается.

Как мы видим, парадоксальная интенция представляет собой инверсию той интенции, которая характеризует оба патогенных паттерна реагирования, а именно избегание страха и принуждения путем бегства от первого и борьбы с последним.

Парадоксальная интенция практиковалась мною уже в 1929 году За сходством логотерапии и поведенческой терапии не следует забывать и различий между ними. Иллюстрацией того, насколько метод парадоксальной интенции отличается от техники «жетонов», я обязан Элизабет Бедойа: «Муж и жена… были очень обеспокоены по поводу своего 9-летнего сына, который регулярно, каждую ночь, мочился в постели. Они обратились за советом к моему отцу и сказали ему, что они и били сына, и стыдили его, и уговаривали его, и игнорировали - все было безуспешно. Состояние становилось все хуже. Тогда мой отец сказал мальчику, что за каждую ночь, когда он намочит постель, он получит по 5 центов. Мальчик немедленно пообещал сводить меня в кино и на чашку шоколада - настолько он был уверен, что скоро разбогатеет. К моменту нашей следующей встречи он заработал всего 10 центов. Моему отцу он сказал, что делал все возможное, чтобы мочиться в постели каждую ночь и заработать, таким образом, как можно больше денег, однако, к его сожалению, ничего не получалось. И он просто не мог понять этого, ведь прежде с этим у него все ладилось».

Нельзя представить, что парадоксальная интенция, если она действительно столь эффективна, не имеет своих предшественников. В заслугу логотерапии можно поставить лишь то, что она принцип воплотила в методе и вписала его в систему.

Тем более замечательно, что первая попытка экспериментально доказать действенность парадоксальной интенции была предпринята в русле поведенческой терапии. Профессора психиатрической клиники Университета Мак-Гилла Л.Сольом, Х.Гарца-Перец, Б.Л.Ледвидж и У.Сольем отбирали из числа больных с неврозом навязчивых представлений пары с одинаково выраженными симптомами и одного из них подвергали лечению методом парадоксальной интенции, а другого оставляли без лечения в качестве контрольного случая. Было действительно обнаружено, что симптомы исчезли только у больных, подвергшихся лечению, причем это произошло в течение нескольких недель. При этом ни в одном случае не возникли новые симптомы вместо прежних Парадоксальное намерение должно быть сформулировано в насколько возможно юмористической форме. Юмор относится к существенным человеческим проявлениям; он дает человеку возможность занять дистанцию по отношению к чему угодно, в том числе и к самому себе, и обрести тем самым полный контроль над собой. Мобилизация этой сущностной человеческой способности к дистанцированию и является, собственно, нашей целью в тех случаях, когда мы применяем парадоксальную интенцию. Поскольку это связано с юмором, можно считать устаревшим предостережение Конрада Лоренца о том, что «мы еще недостаточно принимаем юмор всерьез».

В контексте темы юмора было бы, пожалуй, с методической точки зрения уместно привести ниже анекдот, который хоть и грубо, но наглядно описывает ту инверсию намерения, которая характерна для метода парадоксальной интенции. Ученик, опоздавший в школу, оправдывается: «На улице такой зверский лед - как только я делал шаг вперед, я скользил назад на два шага». Учитель торжествующе говорит ему: «Если так оно и было, то как же ты вообще добрался до школы?» Однако маленький лгунишка не смутился: «Очень просто - я повернулся и пошел домой».

Насколько правомерно все сказанное и повторенное нами по поводу значения юмора для успеха парадоксальной интенции, было недавно удостоверено еще одним представителем поведенческой терапии, а именно Айвером Хэндом из лондонской больницы Модели. Он наблюдал, как объединенные в группы пациенты, страдающие агорафобией, сталкиваясь с ситуациями, которых они ранее избегали, поскольку те вызывали у них страх, совершенно спонтанно прибегали к юмористическим преувеличениям как своего собственного страха, так и страха друг друга. «Они спонтанно использовали юмор в качестве одного из основных механизмов совладания» (доклад на симпозиуме по логотерапии в Монреале в 1973 году, организованном в рамках годичного заседания Американской психологической ассоциации). Короче говоря, пациенты «изобрели» парадоксальную интенцию - именно так интерпретировали их «механизм» реагирования лондонские исследователи!

Теперь, однако, мы хотим обратиться к парадоксальной интенции, как она практикуется, согласно правилам логотерапии, пояснив это на примере конкретных случаев. В этой связи следует прежде всего указать на случаи, описанные ранее в моих книгах: «Теория и терапия неврозов», «Практическая психотерапия», «Стремление к смыслу» и «Врачевание души». Здесь же мы сосредоточим внимание на неопубликованных материалах.

Спенсер Адольф М. из Сан-Диего (Калифорния) пишет нам: «Через два дня после того, как я прочел Вашу книгу „Человек в поисках смысла“, мне представился случай подвергнуть логотерапию проверке. В университете я посещаю семинар по Мартину Буберу, и во время первого занятия я активно выступал, считая, что должно быть сказано прямо противоположное тому, что говорили другие. Вдруг я почувствовал, что сильно потею. Как только я это заметил, у меня начал возникать страх, что другие тоже могут это заметить, после чего я стал потеть еще больше. Внезапно мне пришел в голову случай с врачом, который консультировался у Вас по поводу своего страха перед потовыделением, и я подумал, что ведь у меня, по сути, такая же ситуация. Я не очень высокого мнения о психотерапии, и в особенности о логотерапии. Тем более, однако, эта моя ситуация показалась мне уникальной возможностью испытать на деле парадоксальную интенцию. Что Вы посоветовали тогда Вашему коллеге? Для разнообразия ему было рекомендовано постараться продемонстрировать людям, как хорошо он может потеть, как написано в Вашей книге. „Пока из меня вышел лишь 1 литр пота, теперь же я хочу пропотеть на 10 литров“. И продолжая свое выступление на семинаре, я сказал самому себе: „Ну-ка, Спенсер, покажи хоть раз своим коллегам, что значит потеть! Только по-настоящему, не так, как сейчас. Ты должен потеть намного сильнее!“ Прошла пара секунд, не больше, и я заметил, как высыхает моя кожа. Я не мог не рассмеяться про себя. Ведь я не был готов к тому, что парадоксальная интенция подействует, и к тому же немедленно. Черт подери, сказал я себе, в этом, должно быть, что-то есть, в этой парадоксальной интенции, - она сработала, причем я ведь так скептически отношусь к логотерапии». Из сообщения Мохаммеда Садика мы заимствуем следующий случай: «Фрау N, пациентка 48 лет, страдала от такого сильного тремора, что она не могла взять в руку чашку кофе или стакан воды, не пролив ее. Она также не могла ни писать, ни держать книгу достаточно неподвижно, чтобы читать ее. Однажды утром мы с ней сидели вдвоем друг напротив друга, и ее в очередной раз начала бить дрожь. Тогда я решил испробовать парадоксальную интенцию с настоящим юмором и начал: „Фрау N, как насчет того, чтобы устроить соревнование по дрожи?“ Она: „Как вас понимать?“ Я: „Посмотрим, кто из нас может трястись быстрее и кто дольше“. Она: „Я не знала, что вы тоже страдаете от тремора“. Я: „Нет, конечно, нет, но если я захочу, то я могу“. (И я начал - и еще как!) Она: „Ну! У вас получается быстрее, чем у меня“. (И она со смехом стала пытаться ускорить свою дрожь.) Я: „Быстрее, фрау N, давайте, вы должны трястись гораздо быстрее“. Она: „Но я же не могу - перестаньте, я больше не могу“. Она действительно устала. Она встала, пошла на кухню, вернулась с чашечкой кофе в руке и выпила ее, не пролив ни единой капли. С тех пор всякий раз, когда я уличал ее в треморе, мне достаточно было сказать: „Ну-ка, фрау N, как насчет соревнования по дрожи?“ На это она обычно отвечала: „Ладно, ладно“. И всякий раз это помогало».

Ассистент одного из университетов написал нам следующее: «Я должен был представляться в одном месте, после чего я имел шанс получить должность, которая была для меня очень важна, так как давала мне возможность взять с собой в Калифорнию жену и детей. Я, однако, очень нервничал и прилагал большие усилия, чтобы произвести хорошее впечатление. А когда я нервничаю, у меня начинают трястись ноги, причем настолько, что это заметно присутствующим. Так произошло и в этот раз. Но в этот раз я сказал себе: „Ну, теперь я так заставлю дергаться мои проклятые мышцы, что уже не смогу сидеть, а должен буду вскочить и буду плясать по комнате до тех пор, пока люди не убедятся, что я рехнулся. Эти чертовы мышцы будут сегодня дергаться, как никогда раньше - сегодня будет рекорд в дергании“. И что же - на протяжении всей беседы мышцы ни разу не дернулись, я получил должность, и моя семья вскоре была здесь, в Калифорнии».

Применение парадоксальной интенции в случаях заикания много обсуждалось в литературе. Манфред Айзенман посвятил этой теме свою диссертацию, выполненную во Фрайбургском университете в Брайсгау (1960). Ж. Леембр, опубликовавший результаты своих опытов с детьми, отмечает, что лишь один раз возникли новые симптомы вместо прежних Р. В. Медликотт, психиатр из Новозеландского университета, остается пока единственным, кому удалось с помощью парадоксальной интенции воздействовать не только на сон, но и на сновидения. С ее помощью он добился больших успехов-в том числе, как он подчеркивает, в случае с одной пациенткой, которая была по профессии психоаналитиком. Она страдала от постоянных ночных кошмаров: ей каждый раз снилось, что ее преследуют и в конце концов закалывают ножом. В этом месте она кричала и просыпалась, равно как и ее муж. Медликотт поручил ей приложить все усилия, чтобы досмотреть этот ужасный сон до конца, пока убийство не закончится. И что же произошло? Кошмары больше не повторялись, однако сон ее мужа не восстановился. Хотя пациентка уже больше не кричала во время сна, однако вместо этого она теперь так громко смеялась, что ее муж по-прежнему не мог спать спокойно Постоянно можно наблюдать, как парадоксальная интенция помогает даже в тяжелых и хронических, долго длящихся случаях, причем даже тогда, когда лечение длится недолго. Так, описаны случаи невроза навязчивых представлений, которые сохранялись 60 лет, пока с помощью парадоксальной интенции не было достигнуто решающее улучшение Макс Джекобс выносит на обсуждение следующий случай «Тогда была применена техника парадоксальной интенции Франкла», - пишет далее Джекобс. Пациентке было предписано отыскивать ситуации, вызывающие ее фобию, и желать того, чего она всегда так боялась, а именно задохнуться. Она должна была говорить себе: «На этом месте я и задохнусь, чтобы мне лопнуть!» В придачу к этому пациентке были даны инструкции по «прогрессивной релаксации» и «десензитизации». Через 2 дня оказалось, что она уже в состоянии без каких-либо затруднений прийти в ресторан, проехать в лифте и даже в автобусе. Через 4 дня она уже могла без страха сходить в кино, а скорый отлет обратно в Англию не вызывал у нее страха ожидания. Затем уже из Лондона она сообщила, что впервые за много лет смогла даже проехать в метро. Через 15 месяцев после такого недолгого лечения оказалось, что пациентка избавилась от всех недугов.

Далее Джекобс описывает случай, в котором речь шла уже не о фобии, а о неврозе навязчивых состояний. Мистер Т. страдал этим неврозом 12 лет, испробовав без какого-либо успеха как психоанализ, так и электрошоковую терапию. Больше всего он боялся задохнуться во время еды, питья или перехода улицы. Джекобс велел ему делать именно то, чего он всегда так боялся. Используя технику парадоксальной интенции, Джекобс дал пациенту выпить стакан воды с инструкцией постараться сделать все, чтобы задохнуться. В дальнейшем пациент должен был заставлять себя задыхаться по меньшей мере 3 раза в день. Наряду с этим использовались также приемы релаксации. На 12-м сеансе пациент сообщил о полном отсутствии симптомов.

Удивительно, как часто и успешно применяют парадоксальную интенцию к самим себе обыкновенные люди. Перед нами лежит письмо женщины, 14 лет страдавшей агорафобией и 3 года безуспешно лечившейся методами ортодоксального психоанализа. 2 года она лечилась у гипнотизера, после чего наступило некоторое улучшение. На 6 недель ее пришлось госпитализировать. Ничто всерьез не помогало. Больная писала: «За 14 лет ничего не изменилось. Все эти годы каждый день был для меня адом». В тот день в очередной раз, когда она вышла на улицу, ей захотелось повернуть обратно - настолько агорафобия овладела ею. Но тут ей пришло на ум прочитанное ею в моей книге «Человек в поисках смысла», и она сказала себе: «Покажу-ка я теперь всем людям здесь на улице вокруг меня, как замечательно у меня получается впадать в панику и лишаться сил». И вдруг она ощутила спокойствие. Она продолжила свой путь до супермаркета и сделала свои покупки. Когда она, однако, подошла к кассе, у нее выступил пот и ее начала бить дрожь. Тогда она сказала себе: «Ну, сейчас я покажу кассиру, как я могу потеть. То-то он глаза выпучит». Только на обратном пути она заметила, как она спокойна. В дальнейшем все шло так же. Через несколько недель она уже настолько могла с помощью парадоксальной интенции подчинять себе свою агорафобию, что иногда она даже не могла поверить, что когда-то была больна.

Нам осталось теперь рассмотреть третий патогенный паттерн реагирования. Если первый характерен для фобий, а второй - для неврозов навязчивых состояний, то с третьим механизмом патогенного реагирования мы сталкиваемся при сексуальных неврозах, в случаях нарушения потенции и оргазма. В этих случаях, как и при неврозах навязчивых состояний, мы вновь видим, что пациент занят борьбой, однако это борьба не против чего-то (как при неврозах навязчивых состояний - против навязчивых идей), а борьба за - в данном случае за сексуальное наслаждение в виде потенции и оргазма. Однако, к несчастью, чем больше мы стремимся к наслаждению, тем решительнее оно от нас ускользает. Путь к обретению наслаждения и к самореализации ведет только через самоотдачу и самоотречение. Тот, кто считает этот путь окольным, впадает в искушение избрать более короткий путь и устремляется к наслаждению как к цели, только этот короткий путь оказывается тупиком.

И вновь мы можем наблюдать, как пациент замыкается в порочном круге. Борьба за наслаждение, борьба за потенцию и оргазм, стремление к наслаждению, форсированная направленность на него - гиперинтенция - приносят человеку не только наслаждение, но и столь же форсированную гиперрефлексию: человек начинает наблюдать за собой во время полового акта, а то и подсматривать за партнером. Спонтанность при этом пропадает.

Если мы зададимся вопросом, что же порождает гиперинтенцию в случаях нарушений потенции, то можно констатировать, что во всех случаях он видит в половом акте некоторое достижение, которое от него требуется. Одним словом, половой акт имеет для него характер требования. Еще в 1946 году Логотерапия борется с гиперрефлексией с помощью де-рефлексии, в то время как для борьбы с гиперинтенцией, выступающей частой причиной импотенции, мы располагаем логотерапевтической техникой, которая восходит к 1947 году Уильям С. Саакян и Барбара Жаклин Саакян Конкретный случай: С. (неврологическая поликлиника) обратилась к нам по поводу фригидности. В детстве она была лишена невинности собственным отцом. Из эвристических соображений мы действовали, однако, так, как будто таких вещей, как психосексуальная травма, не существует. Вместо этого мы спросили пациентку, не ждет ли она от себя чего-то вроде сексуальной неполноценности как следствие инцеста. Она подтвердила наше предположение; как выяснилось, она находилась в это время под влиянием популярной лекции, содержанием которой был вульгарно истолкованный психоанализ. «Это должно потом сказаться» - таково было ее убеждение. Одним словом, сформировался библиогенный страх ожидания. Но, находясь в плену у этого страха, пациентка во время интимных отношений со своим партнером все время «была начеку». Тем самым ее внимание распределялось между партнером и ней самой. Все это не могло не помешать оргазму; ведь в той мере, в какой человек наблюдает за своим половым актом, он лишается способности отдаться ему. Тогда я объяснил моей пациентке, что в данный момент не могу проводить с ней лечение, и пригласил ее зайти снова через 2 месяца. До тех же пор ей не следует заострять внимание на проблеме своей способности или неспособности к оргазму - эта проблема будет подробно обсуждаться в ходе лечения, - а пусть она, напротив, во время интимных отношений уделяет больше внимания партнеру. Дальнейший ход событий подтвердил мою правоту. Случилось то, чего я и ожидал. Пациентка пришла снова не через 2 месяца, а через 2 дня - исцеленная. Простое переключение внимания с самой себя, со своей способности или неспособности к оргазму, короче говоря, дерефлексия - и одной непосредственной готовности отдаться своему партнеру оказалось достаточным, чтобы впервые достичь оргазма.

Иногда этот наш трюк можно разыграть лишь в том случае если ни тот, ни другой партнер не посвящены в секрет. Насколько изобретательным приходится быть в таких ситуациях, ясно из примера, которым я обязан Мирону Дж. Хорну - бывшему моему ученику. «Молодая пара пришла ко мне по поводу импотенции мужа. Жена постоянно твердила ему, что он никчемный любовник и что она подумывает о том, чтобы связаться с другими мужчинами, чтобы получить наконец удовлетворение. Я посоветовал им каждый вечер подряд на протяжении недели проводить по меньшей мере час обнаженными в постели и делать все, что им нравится, за одним исключением: коитус недопустим ни при каких обстоятельствах. Через неделю мы увиделись снова. Они сказали, что старались следовать моим инструкциям, однако, „к сожалению“, трижды дело кончилось коитусом. Я притворился рассерженным и стал настаивать, чтобы хотя бы на следующей неделе они выполнили мои инструкции. Прошло лишь несколько дней, и они позвонили, чтобы снова сообщить мне, что они оказались не в состоянии выполнить требуемое, что теперь коитус происходит у них даже несколько раз в день. Через год я узнал, что впоследствии этот успех закрепился».

Возможна также ситуация, когда в наш трюк необходимо посвятить не самого пациента, а его партнершу. Так было, например, в следующем случае. Участница семинара по логотерапии, который вел Джозеф Фэбри в Университете Беркли, применила под его руководством нашу технику к собственному партнеру, который был по профессии психологом и руководил сексологической консультацией (он обучался у Мастерса и Джонсон). У этого сексолога самого, однако, обнаружилось нарушение потенции. Вот что нам сообщили: «Мы решили применить технику Франкла. Сьюзен должна была сказать своему приятелю, что она была у доктора, который прописал ей кое-какое лечение, и в частности велел месяц воздерживаться от половых сношений. Разрешалась любая физическая близость и все что угодно, кроме собственно полового акта. Наследующей неделе Сьюзен сообщила, что метод сработал». Вскоре, однако, возник рецидив. Сьюзен, студентка Фэбри, была тем не менее достаточно изобретательна, чтобы на этот раз самостоятельно справиться с нарушением потенции у своего партнера: «Поскольку она уже не могла повторить историю о докторе и его запретах, она сказала своему приятелю, что она очень редко, если вообще когда-либо достигает оргазма, и попросила его этой ночью вместо половых сношений помочь ей с проблемой оргазма». Таким образом, она приняла на себя роль пациентки, навязав тем самым партнеру роль сексолога-практика и актуализировав его самотрансценденцию. Тем самым была одновременно достигнута де-рефлексия и выключена гиперрефлексия, ставшая столь патогенной. «Это вновь сработало. С тех пор проблемы импотенции больше не возникало».

Густав Эрентраут из калифорнийской сексологической консультации имел однажды дело с пациентом, который с 16 лет страдал от преждевременной эякуляции. Вначале с этим пытались справиться с помощью поведенческой терапии, однако за 2 месяца не добились никакого успеха. «Я решил испробовать парадоксальную интенцию Франкла, - сообщает он далее. - Я сказал пациенту, что он вряд ли сможет справиться со своей преждевременной эякуляцией, так что ему надо лишь стараться самому получить удовлетворение». Когда затем Эрентраут посоветовал пациенту сделать коитус как можно короче, парадоксальная интенция привела к тому, что продолжительность коитуса увеличилась в четыре раза. Рецидивов с тех пор не возникало.

Другой сексолог-консультант из Калифорнии, Клод Фаррис, прислал мне сообщение, из которого следует, что парадоксальная интенция применима также и в случаях вагинизма. Его пациентка воспитывалась в католическом монастыре, и сексуальность была для нее связана с жестким табу. В консультацию она обратилась по поводу резких болей во время коитуса. Фаррис рекомендовал ей вместо расслабления генитальной области, напротив, стараться как можно сильнее напрягать мускулатуру влагалища, так, чтобы муж был не в состоянии в него проникнуть. Мужу в свою очередь было дано указание всеми способами стараться преодолеть это сопротивление. Через неделю они оба пришли снова, чтобы сообщить, что впервые за время их супружеской жизни коитус был у них безболезненным. Рецидивов зарегистрировано не было. Самым замечательным в этом сообщении была сама идея использовать парадоксальную интенцию, чтобы добиться расслабления. В этой связи стоит упомянуть также эксперимент калифорнийского исследователя Дэвида Л. Норриса. От испытуемого по имени Стив требовалось как можно более полно расслабиться, что он и пытался сделать, но безуспешно, так как он прилагал к этому слишком большие усилия. Норрис мог подробно наблюдать это, так как к испытуемому был подключен электромиограф, стрелка которого все время отклонялась на 50 микроампер. Когда же Стив услышал от Норриса, что ничто в жизни не заставит его по-настоящему расслабиться, он выпалил: «Тогда к черту это расслабление. Наплевать на него!» И тут же стрелка электромиографа скакнула вниз на отметку 10 микроампер. «Это произошло так быстро, - сообщает Норрис, - что я подумал, что аппарат выключился. Во время последующих серий у Стива было все в порядке, потому что он не старался специально расслабиться».

На примере страха ожидания ясно, что страх способствует осуществлению того, чего мы боимся. Короче говоря, если желание называют отцом мысли, то боязнь - это мать явления, в частности такого, как болезнь. Ведь точно так же, как страх приводит к осуществлению того, чего человек боится, форсированное желание делает невозможным то, на что оно нацелено. Используя это, логотерапия пытается заставить пациента желать того или делать то, чего он как раз так боится.

Отдельно стоит затронуть навязчивые представления богохульного содержания. С ними нам, пожалуй, удается справиться лучше всего. Мы стремимся обратить внимание пациента на то, что, постоянно опасаясь совершить богохульство, он тем самым его и совершает, ведь самое настоящее кощунство - считать бога настолько плохим диагностом, что он не в состоянии дифференциально диагностировать, где богохульство, а где навязчивые представления.

Однажды к нам обратился молодой хирург. Всякий раз, когда в операционную приходил его шеф, он начинал бояться задрожать во время операции; через некоторое время этой боязни оказалось достаточно, чтобы он и в самом деле стал дрожать; в конце концов он смог преодолевать эту треморофобию и, соответственно, вызываемый ею тремор лишь тем, что напивался перед каждой операцией. Этот случай вызвал терапевтическую цепную реакцию. Через несколько недель после того, как я рассказал историю болезни этого хирурга и мой способ лечения в одной из моих клинических лекций, я получил письмо от одной из слушательниц, студентки, которая рассказала в нем следующее. Раньше она также страдала от треморофобии, которая начиналась тогда, когда их профессор анатомии приходил в анатомическую, и действительно всякий раз она начинала дрожать. Услышав же в моей лекции про случай с хирургом, она попыталась самостоятельно применить ту же терапию к самой себе. Теперь каждый раз, когда профессор приходил понаблюдать за вскрытием, она внушала себе: «Ну, сейчас я покажу ему, что значит дрожать, - пусть посмотрит, как здорово я могу дрожать». После этого - как она мне написала - и треморофобия, и сам тремор быстро исчезли.

Чем врачи могут помочь пациентам, борющимся с лишающим сна тревожным ожиданием того, что за всю ночь так и не удастся заснуть? Этот страх может разрастись до так называемого страха постели: человек с нарушенным сном весь день чувствует себя усталым. Едва, однако, приходит время ложиться спать, его охватывает страх перед очередной бессонной ночью, он становится беспокоен и возбужден, и это возбуждение уже больше не дает ему уснуть. Этим он совершает самую большую из возможных ошибок: он подкарауливает сон. С напряженным вниманием он судорожно следит за тем, что происходит внутри него; однако чем сильнее он напрягает свое внимание, тем труднее ему расслабиться настолько, чтобы заснуть. Ведь сон - это не что иное, как полное расслабление. Человек сознательно стремится ко сну. Но ведь сон-это не что иное, как погружение в бессознательность. А любые мысли и мечты о сне способны лишь помешать заснуть.

Лишить силы страх ожидания бессонной ночи мы можем, лишь убедив пациента, что организм всегда получает то минимальное количество сна, которое ему безусловно необходимо. Это человек должен знать, и на основе этого знания у него должно возникнуть доверие к своему организму.

Если дело обстоит так, как я утверждал выше- судорожное стремление и сознательное желание заснуть, как и любое сознательное желание, прогоняет сон, - то что было бы, если бы человек лег, но не стремился заснуть, а вовсе бы ни к чему не стремился или даже, наоборот, стремился бы к чему-то иному? Тогда он заснул бы. Короче говоря, страх перед бессонницей должен уступить место намерению провести бессонную ночь, сознательному отказу от сна. Надо лишь решить: сегодня ночью я не собираюсь спать вообще, сегодня ночью я просто хочу расслабиться и подумать о том или ином, например о моем прошедшем отпуске или о предстоящем, и т. д. Если, как мы видели, желание заснуть делает засыпание невозможным, то желание не спать парадоксальным образом вызывает сон. Тогда человек как минимум уже больше не будет бояться бессонницы, вместе с тем он еще и приобретет возможность вызывать сон.

У Бернаноса в «Дневнике сельского священника» есть прекрасная фраза: «Не так трудно, как кажется, возненавидеть себя; благодать же состоит в том, чтобы себя позабыть». Немножко изменив это высказывание, мы можем сказать то, о чем многие невротики недостаточно часто вспоминают, а именно: презирать себя (сверхсовестливость) или следить за собой (сверхсознательность) далеко не так важно, как уметь в конечном счете полностью забыть себя. Но только наши пациенты не должны делать это так же, как Кант, которому пришлось однажды уволить вороватого лакея. Он, однако, не мог оправиться от боли, которую вызвало у него это событие, и, чтобы заставить себя забыть его, повесил на стену своей комнаты табличку с надписью: «Мой лакей должен быть забыт». С ним случилось то же, что и с человеком, которому обещали раскрыть секрет превращения меди в золото при условии, что он во время соответствующей алхимической процедуры десять минут не будет думать о хамелеоне. В результате он был не в состоянии думать ни о чем другом, кроме этого редкого животного, о котором он раньше никогда в жизни не думал.

Пациент, страдающий фобией, должен научиться не только делать что-то, невзирая на страх перед этим, но и делать именно то, чего он боится, искать те ситуации, в которых он обычно испытывает страх. Страх отступит «не солоно хлебавши», ведь он представляет собой биологическую реакцию тревоги, которая стремится как бы саботировать то или иное действие или избегнуть той или иной ситуации, которую страх представляет как опасную. Если же больной научится действовать «мимо» страха, то страх постепенно утихнет, как бы атрофируясь от бездействия. «Жить в стороне от страха»-это, так сказать, негативная цель нашей психотерапии в узком смысле слова-цель, которую ей часто удается достичь раньше, чем с помощью логотерапии и экзистенциального анализа будет достигнута позитивная цель-научиться «жить в направленности на цель».

А. В., 45 лет, замужем, мать 16-летнего сына, имеет историю болезни, продолжительностью в 24(!) года, в течение которых она страдала от тяжелейшего фобического синдрома, включавшего в себя клаустрофобию, агорафобию, страх высоты, боязнь лифтов, хождения по мостам и тому подобное. Все 24 года она лечилась по поводу всех этих недугов у различных психиатров, в том числе несколько раз подвергалась длительному психоанализу. Последние четыре года ей пришлось провести в клинике. Несмотря на успокоительные средства, которые она получала, она постоянно находилась в крайнем возбуждении. Интенсивная психоаналитическая терапия, которую проводил с ней опытный аналитик на протяжении полутора лет, также не привела к успеху. 1 марта 1959 года ее лечение взял на себя доктор Герц, применивший парадоксальную интенцию. Пять месяцев спустя пациентка впервые за целых 24 года освободилась от всех симптомов. Вскоре ее выписали. Вот уже много лет она живет нормально и счастливо в кругу своей семьи.

Теперь о неврозе навязчивых состояний: М.П., 56-летний адвокат, женат, отец 18-летнего сына-студента. 17 лет назад «абсолютно внезапно, как гром среди ясного неба», им овладело ужасное навязчивое представление, что он занизил сумму своего подоходного налога на 300 долларов и обманул тем самым государство - хотя он заполнил налоговую ведомость самым добросовестным образом. «Отделаться от этой мысли мне больше так и не удалось, как я ни старался», - рассказывал он доктору Герцу. Он уже видел себя под следствием по делу об обмане, видел себя в тюрьме, видел газеты, заполненные статьями о нем, и лишение его профессионального статуса. Он отправился в санаторий, где сперва лечился у психотерапевта, а затем прошел курс электрошоковой терапии из 25 сеансов - безуспешно. Там временем его состояние ухудшилось настолько, что он был вынужден закрыть свою адвокатскую контору. Бессонными ночами он боролся с навязчивыми представлениями, которые множились день ото дня. «Едва я избавлялся от одного, как уже возникало новое», - говорил он доктору Герцу. Особенно донимали его навязчивые представления, что незаметно для него истек срок различных его страховых договоров. Ему приходилось постоянно проверять их - и снова запирать все договора, перевязанные отдельно каждый по несколько раз, в специальный стальной сейф. Наконец он заключил с компанией Ллойда в Лондоне специально для него разработанный страховой договор, который должен был уберечь его от последствий каких-либо бессознательных и неумышленных ошибок, которые он может совершить в своей судебной практике. Скоро, однако, пришел конец и этой судебной практике-ведь навязчивые идеи повторялись настолько часто, что пациента пришлось поместить в психиатрическую клинику в Мидлтауне. В ней и началось лечение с помощью парадоксальной интенции, которое проводил д-р Герц. На протяжении четырех месяцев, трижды в неделю, пациент проходил у него логотерапию. Ему рекомендовалось использовать следующую формулу парадоксальной интенции: «Мне на все наплевать. К черту совершенство. Так мне и надо - пусть меня посадят, и чем скорее, тем лучше. Что мне бояться последствий ошибки, которая может вкрасться? Пусть меня арестовывают хоть трижды в день. По крайней мере я выручу таким образом мои денежки, мои милые денежки, которые я отдал на съедение этим господам в Лондоне…» И он действительно начал в духе парадоксальной интенции желать себе совершить как можно больше ошибок, а потом еще больше, спутать всю свою работу и доказать своей секретарше, что он «самый великий путаник в мире». И д-р Герц не сомневается, что полное отсутствие каких-либо опасений с его стороны сыграло свою роль в том, что пациент стал теперь в состоянии не только строить парадоксальные намерения, но и формулировать их максимально шутливым образом. Само собой разумеется, доктор Герц способствовал этому, например приветствуя пациента в своем кабинете следующим образом: «О боже, что происходит? Вы все еще расхаживаете на свободе? Я думал, вы уже давно за решеткой - я уже просматривал газеты, нет ли там сообщений о большом скандале, вызванном вами». В ответ на это пациент обычно разражался громким смехом и сам в свою очередь, заняв такую же позицию, еще сильнее иронизировал над собой и своим неврозом, говоря, например: «Мне все равно - пусть меня посадят; в крайнем случае страховая компания обанкротится». После окончания лечения прошло больше года. «Эти формулы - то, что вы, господин доктор, называете парадоксальной интенцией, - у меня сработали. Это подействовало чудесным образом; я могу вам сказать, что за 4 месяца вам удалось сделать из меня совсем другого человека. Конечно, то тут, то там мне приходят в голову кое-какие из былых опасений, однако, знаете, теперь я могу тут же с ними покончить - теперь-то я знаю, как мне с собой обращаться!»

Публикуем «Десять тезисов о личности» Виктора Франкла, в которых знаменитый австрийский психиатр рассказывает об экзистенциальной основе существования человека, и объясняет, что такое «целостная личность», почему человек не детерминирован влечениями, как гласит психоанализ, а ориентирован на создание смыслов, и как попытка возвыситься в классе, массе или расе на самом деле ведёт к отречению от личности.

Мы уже неоднократно обращались к работам знаменитого австрийского психиатра Виктора Франкла (почитайте фрагменты его потрясающей книги « » или послушайте его ), который сумел на основе своего нелёгкого военного опыта создать уникальный метод логотерапии, основанный на поиске и анализе смыслов существования — во всех проявлениях жизни, даже самых ужасающих. Одну из основных идей своего метода Франкл упаковывает в простую формулу:

Человек не должен спрашивать, в чём смысл его жизни, но, скорее должен осознать, что он сам и есть тот, к кому обращён этот вопрос.

В статье, которую мы сегодня предлагаем вашему вниманию, описываются тезисы, которые лежат в основе теории личности Франкла, состоящей из трёх частей: учения о стремлении к смыслу, учения о смысле жизни и учения о свободе воли. При этом стремление к осознанию смысла жизни он считает врожденным, и именно этот мотив, по Франклу, является ведущей силой развития личности. Универсальных смыслов не бывает — они уникальны для каждого человека, и ежесекундно мы создаём и реализуем эти смыслы, реализуя тем самым себя.

Десять тезисов о личности

Как только речь заходит о личности, в нашем сознании невольно всплывает другое понятие, с которым пересекается понятие личности - понятие «индивидуума». Первый тезис, который мы выдвигаем, состоит как раз в следующем:

I

Личность есть индивидуум, личность есть нечто неделимое - ее нельзя разделить или расщепить, так как она представляет собой единое целое. Никогда при так называемой шизофрении или «расщеплении сознания» дело не доходит до действительного расщепления личности. Применительно к другим болезненным состояниям в клинической психиатрии речь также не идет о расщеплении личности, сегодня речь идет уже не о «двойном сознании», но, скорее, о меняющемся сознании. И когда Блейлер вводил понятие шизофрении, ему едва ли виделось действительное расщепление личности, скорее отщепление от нее определенного комплекса ассоциаций - возможность, в которую верили его современники, стоявшие под знаменем ассоциативной психологии того времени.

II

Личность не только неделима, но и неслагаема; т. е. ее не только нельзя разложить на части, но нельзя и синтезировать из отдельных частей - поскольку она представляет собой не только единство, но и целостность. Поэтому личность не может стать выше в структурах более высокого порядка - например, в массе, в классе или в расе: все эти «единства», или «целостности», более высокого, чем личность, порядка, носят не личностный, а в высшей степени псевдоличностный характер. Человек, который рассчитывает возвыситься в них, в действительности в них просто тонет; «возвышаясь» в них, он, в сущности, отрекается от себя как от личности.

В отличие от личности органическая материя как раз вполне делима и вполне синтезируема. По крайней мере, это нам доказали известные эксперименты Дриша с морскими ежами. И более того: делимость и соединимость являются условием и предпосылкой такого важного явления жизни, как размножение. Отсюда следует не больше и не меньше как факт, что личность как таковая не может размножаться. Размножается организм, сотворенный родительскими организмами; личность же, личный дух, духовная экзистенция - их человек не может передать другому.

III

Каждая отдельная личность есть нечто абсолютно новое. Давайте задумаемся: отец после соития весит на пару граммов меньше, а мать после родов - на пару килограммов; однако дух не поддается никакому учету. Разве родители, когда при рождении их ребенка возникает новый дух, становятся беднее духом? Или, когда в ребенке возникает новое Ты - новое существо, которое может сказать о себе «я», - разве его родители после этого могут сказать про себя «я» хоть на йоту меньше? Мы видим, что с каждым человеком, который приходит в мир, в бытие, в действительность входит нечто абсолютно новое; ведь духовная экзистенция непередаваема, ребенок не наследует ее от родителей. Наследуется лишь строительный материал - но не строитель.

IV

Личность духовна. А значит, духовную личность эвристично противопоставить психофизическому организму. Организм есть совокупность органов, иначе говоря, инструментов. Функция организма - задача, которую он должен выполнять для личности, которая является его носителем и носителем которой служит он, - прежде всего инструментальная, а также экспрессивная: личности нужен ее организм, чтобы иметь возможность действовать и выражать себя. Являясь в этом смысле инструментом, организм есть средство для достижения цели и как таковой имеет практическую полезность. Понятию полезности противостоит понятие достоинства; достоинством же обладает только личность, причем независимо от какой бы то ни было витальной или социальной полезности ⓘ Достоинство присуще человеку не в силу ценности, которой он еще может обладать, но в силу ценности, которую он уже осуществил. Поэтому достоинство он, естественно, уже никак не может потерять. Оно и заставляет нас уважать старость - которая уже осуществила ценности! Но не всех нас: это не относится к той молодежи, которая не знает уважения к старости, не в последнюю очередь потому, что старость пытается сегодня выглядеть как можно моложе - и таким образом превращает себя в посмешище. К сожалению, молодежь, не уважающая старость, достигнув старости, будет лишена самоуважения, и ее будет мучить возрастное чувство неполноценности. — Прим. В. Франкла. .

Лишь тот, кто не понимает этого, и тот, кто об этом забывает, может считать эвтаназию оправданной. Те же, кто знает о достоинстве, о безусловном достоинстве каждой отдельной личности, с глубоким почтением относятся к человеческой личности - в том числе и к больным людям, включая и неизлечимых больных и неизлечимых душевнобольных. Ведь на самом деле вообще не существует «духовных» заболеваний. Ибо «дух», сама духовная личность, вообще не может заболеть, она сохраняется даже в случае психоза, пусть даже практически «невидима» для психиатра. Однажды я сформулировал это в качестве психиатрического кредо: верить в сохранение духовной личности в том числе и за очевидной симптоматикой психотического заболевания; ибо, если это не так, то для чего врачу приводить в порядок или «чинить» сам психофизический организм? Действительно, тот, кто видит лишь этот организм и упускает из виду стоящую за ним личность, должен быть готов подвергнуть эвтаназии организм, не поддающийся починке, в силу утраты этим организмом практической полезности: ведь он ничего не знает о не зависящем от этой полезности достоинстве личности. Мыслящий таким образом врач представляет свою работу как «врачебную технику»; однако такое мышление показывает лишь, что больной является для него механизмом.

Не только заболевание относится лишь к психофизическому организму, а не к духовной личности, но и лечение. Об этом надо сказать в связи с вопросом о лейкотомии. Даже скальпель нейрохирурга - или, как принято говорить сегодня, психохирурга - не может коснуться духовной личности. Единственное, чего может достичь (или натворить) лейкотомия, это повлиять на психофизические условия, в которых находится духовная личность - в тех случаях, когда эта операция была показана, эти условия стабильно улучшались. Таким образом, целесообразность такого вмешательства зависит, в конечном счете, от тщательного взвешивания того, что является в данном случае меньшим и большим злом; следует взвесить, будет ли повреждение, которое может причинить операция, меньшим, чем то, которое существует вследствие болезни. В одном только этом случае оперативное вмешательство оправдано. В конце концов, всякому врачебному действию неизбежно свойственно чем-то жертвовать, т. е. расплачиваться меньшим злом за обеспечение условий, при которых личность, более не стесненная и не ограниченная психозом, может реализоваться и осуществить себя.

Одна из наших собственных больных страдала тяжелейшей навязчивостью и в течение многих лет подвергалась не только психоаналитическому и индивидуально-психологическому лечению, но также инсулиновой, кардиазоловой и электрошоковой терапии - и безуспешно ⓘ «После шока я забывала все, даже мой адрес - но не навязчивые представления»- Прим. В. Франкла. . После безуспешных попыток психотерапии мы рекомендовали лейкотомию, которая привела прямо-таки к поразительному успеху. Предоставим слово самой больной: «Я чувствую себя намного, намного лучше; я снова могу работать так, как в то время, когда я была здорова; навязчивые представления остались, но я могу бороться с ними; например, раньше я совсем не могла читать из-за них, мне приходилось все по десять раз перечитывать; теперь мне уже не надо ничего перечитывать». А вот как обстоит дело с ее эстетическими интересами - об исчезновении которых говорят многие авторы: «К музыке я, наконец, снова почувствовала большой интерес». А как обстоит с ее этическими интересами? Больная выражает живое сострадание и высказывает лишь одно, вытекающее из этого сострадания, желание: чтобы и другие, страдающие так же, как она когда-то, смогли получить такую же помощь! А теперь спросим ее о том, чувствует ли она, что она как-то изменилась: «Я живу теперь в другом мире; это нельзя по-настоящему выразить словами; раньше для меня не было места в мире, раньше я лишь прозябала в мире, но не жила; я была слишком измучена; теперь это ушло; то немногое, что еще всплывает, я смогу скоро преодолеть». (Остались ли Вы самой собой?) «Я стала другой». (Насколько?) «У меня теперь снова настоящая жизнь». (Когда Вы скорее были или стали «самой собой», до операции или после?) «Теперь, после операции; сейчас все гораздо естественнее, чем тогда; тогда все было навязчивым; для меня существовали только навязчивые представления; сейчас все скорее так, как оно должно быть; я снова вернулась назад; до операции я вообще была не человеком, а лишь обузой для человечества и для меня самой; теперь и другие люди мне говорят, что я стала совсем другой». На прямой вопрос, не потеряла ли она свое Я, она ответила следующее: «Я потеряла его раньше; после операции я снова вернулась к самой себе, к моей личности». (При расспросах мы намеренно избегали этого слова!) Таким образом, эта женщина скорее стала человеком после операции - стала «самой собой» ⓘ Сравните, что пишет Берингер: «При определенных обстоятельствах, именно благодаря смягчению болезни или уничтожению ее симптомов, может наступать даже возврат к прежним качествам личности, может возобновляться работа совести и ответственности, бывшая ранее, под бременем психоза, невозможной. Мой опыт говорит о том, что способность принимать решения может после лейкотомии не уменьшиться, но, наоборот, увеличиться… Всеохватывающая и сознающая себя инстанция «я», которая под влиянием психоза или непрерывно тянущихся ананкастических состояний была скована и утратила способность действовать, благодаря смягчению болезненных симптомов как бы высвобождается… Оставшаяся здоровой часть человека снова достигает самоосуществления, которое было невозможно под властью болезни» (Medizinische Klinik 44, 1949, S. 854–856). — Прим. В. Франкла .

Но не только физиология, оказывается, не доходит до личности, но и психологии это также не удается - по крайней мере тогда, когда она впадает в психологизм. Чтобы увидеть личность или, по меньшей мере, подойти к ней категориально адекватно, требуется, скорее, ноология.

Как известно, когда-то существовала «психология без души». Она давно преодолена, однако сегодняшняя психология все же не может избежать упрека в том, что она часто является психологией без духа. Эта без-духовная психология, как таковая, не только слепа к достоинству личности, как и к самой личности, но не видит и ценностей - она слепа к ценностям, которые представляют собой ценностный коррелят личностного бытия, к миру смыслов и ценностей как космосу, - слепа к логосу.

Психологизм проецирует ценности из пространства духовного на плоскость душевного, где они становятся многозначными: на этой плоскости, психологической или патологической, уже нельзя провести различия между видениями Бернадетты и галлюцинациями какой-нибудь истерички. На лекциях я обычно так поясняю это студентам: я указываю им на то, что по двумерному чертежу круга уже нельзя восстановить, является ли он проекцией трехмерного шара, конуса или цилиндра. В психологической проекции совесть превращается в «супер-эго» или в «интроекцию» «образа отца», а Бог становится «проекцией» этого образа - тогда как в действительности это психоаналитическое истолкование само представляет собой проекцию, а именно психологизирующую.

V

Личность экзистенциальна; это означает, что она не фактична, не принадлежит фактическому. Человек как личность - не фактическое, а факультативное существо; он существует как своя собственная возможность, в пользу которой или против которой он может принять решение. Человеческое бытие, как сказал Ясперс, есть бытие «решающее»: человек всегда решает, чем он будет в следующее мгновение. И как решающее бытие оно является диаметральной противоположностью тому, как оно понимается в психоанализе: а именно, влекомому бытию. Человеческое бытие, как я снова и снова подчеркиваю, в своей глубинной основе есть бытие ответственное. Это означает нечто большее, чем просто свободное бытие: в ответственности содержится еще и «зачем» человеческой свободы - то, ради чего человек свободен, за что или против чего он принимает решение.

Тем самым, в противоположность психоанализу, личность в экзистенциальном анализе, как я пытался его очертить, понимается не как детерминированная влечениями, а как ориентированная на смысл. Под экзистенциально-аналитическим углом зрения, - в отличие от психоаналитического - она стремится не к наслаждению, а к ценностям. В психоаналитической концепции сексуального влечения (либидо!) и в концепции социальной принадлежности индивидуальной психологии (чувство общности!) мы видим не что иное, как состояние дефицита более фундаментального феномена - любви. Любовь всегда представляет собой отношение между некоторым Я и некоторым Ты. Из этого отношения в психоаналитической картине осталось лишь «оно», т. е. сексуальность, а в картине, нарисованной индивидуальной психологией, - безличная социальность, можно сказать, «das Man».

Если психоанализ рассматривает человеческое бытие как подчиненное стремлению к наслаждению, а индивидуальная психология - как определяемое «волей к власти», то экзистенциальный анализ видит его как пронизанное стремлением к смыслу. Он знает не только «борьбу за существование» и, помимо этого, при необходимости еще и «взаимопомощь» (Петр Кропоткин), но еще и сражение за смысл бытия - и взаимную поддержку в этом сражении. По сути, именно такой поддержкой и является то, что мы называем психотерапией: она есть, по сути, «медицина личности» (Поль Турнье). Отсюда понятно, что в психотерапии речь, в конечном счете, идет не о переключениях динамики аффектов и энергетики влечений, а об экзистенциальной перестройке.

VI

Личность соотносится с Я, а не с Оно; она не находится под диктатом Оно - диктатом, которым, возможно, в определенном смысле страдал Фрейд, раз он уверял, что Я не является хозяином в собственном доме. Личность, Я не только в динамическом, но и в генетическом отношении никоим образом не выводится из Оно, из сферы влечений: понятие «влечения эго» следует отклонить как весьма и весьма внутренне противоречивое. Но личность тоже неосознаваема, а духовность в своих истоках, откуда она берет начало, не только может быть, но обязательно неосознаваема. В своих истоках, в своей основе дух не поддается рефлексии и является поэтому чисто бессознательной инстанцией. Таким образом, надо четко различать то инстинктивное бессознательное, с которым одним имеет дело психоанализ, и духовное бессознательное. К бессознательной духовности относится и бессознательная вера, бессознательная религиозность - как бессознательная, и даже нередко вытесняемая, связь человека с запредельным. Открытие этой бессознательной религиозности является заслугой К.Г. Юнга, но его ошибка состояла в том, что он локализовал эту бессознательную религиозность там, где находится бессознательная сексуальность - в сфере бессознательных влечений Оно. Однако к вере в Бога и к самому Богу я не испытываю влечения, я должен сам принять решение «за» или «против». Религиозность связана с Я - либо ее нет совсем.

VII

Личность не только есть единство и целостность (см. тезисы 1 и 2), она еще и создает единство и целостность: она создает телесно-душевно-духовное единство и целостность, которой и является человек. Это единство и целостность создается, основывается и обеспечивается только личностью - только личность его выстраивает, держит на себе и гарантирует. Нам, людям, духовная личность известна вообще лишь в едином существовании с ее психофизическим организмом. Таким образом, человек представляет собой точку пересечения, перекресток трех уровней бытия ⓘ Конечно, столь же правомерно говорить здесь не об «уровнях» бытия, но о его «измерениях». Поскольку духовное измерение впервые появляется у человека и присуще только ему одному, оно является измерением собственно человеческого существования. Если же человека спроецировать из пространства духовного, в котором он действительно «есть», на чисто душевную или вообще телесную плоскость, то в жертву приносится не просто одно из измерений, но собственно человеческое измерение. Ср. у Парацельса: «Лишь вершины человека - это человек» — Прим. В. Франкла. : телесного, душевного и духовного. Эти уровни бытия нельзя достаточно четко отделить друг от друга (см.: К. Ясперс, Н. Гартман). Поэтому было бы неверно говорить о том, что человек «состоит из» телесного, душевного и духовного начал: он есть именно единство или целостность, но внутри этого единства или целостности духовное в человеке «противостоит» телесному и душевному в нем. Это и составляет то, что я однажды назвал ноопсихическим антагонизмом. Если психофизический параллелизм неизбежен, то ноопсихический антагонизм факультативен: это всегда лишь возможность, простая потенциальность - правда, потенциальность, к которой всегда можно апеллировать (и к которой врачу и следует апеллировать). Против такого могущественного противника, как психофизика, всегда важно призвать на помощь то, что я как-то назвал «упрямством духа». Психотерапия не может обойтись без обращения к нему, и я назвал это вторым - психотерапевтическим - кредо: вера в способность человеческого духа при всех условиях и при всех обстоятельствах каким-то образом отстраиваться и отодвигаться на плодотворную дистанцию от психофизического начала. Если бы - в соответствии с первым, психиатрическим кредо - речь не шла о том, чтобы «починить» психофизический организм, чего с нетерпением ждет целостная, несмотря на все заболевания, духовная личность, то мы были бы совершенно не в состоянии призывать (в соответствии со вторым кредо) духовное в человеке к упрямому противостоянию телесно-душевному в нем, поскольку тогда не было бы ноопсихического антагонизма.

VIII

Личность динамична: как раз благодаря тому, что она может дистанцироваться и отстраиваться от психофизического начала, духовное вообще проявляет себя. Мы не должны гипостазировать духовную личность как динамичную и поэтому не можем квалифицировать ее как субстанцию - по крайней мере, как субстанцию в преобладающем смысле этого слова. Существовать, экзистировать - значит выходить за свои пределы и вступать в отношение к самому себе, а в отношение к самому себе человек вступает постольку, поскольку он как духовная личность относится к себе как к психофизическому организму. Это самодистанцирование от себя как психофизического организма как раз конституирует духовную личность как таковую. Только когда человек сталкивается с самим с собой, выделяются впервые его духовное и телесно-душевное начала.

IX

Животное не является личностью уже потому, что оно не в состоянии подняться над самим собой и отнестись к себе самому. Поэтому у животного нет мира как коррелята личности, а есть лишь среда. Если мы попытаемся экстраполировать отношение «животное - человек» или «среда - мир», то придем к «сверх-миру». Для того, чтобы определить соотношение (узкой) среды животного к (более широкому) миру человека и этого последнего к (всеохватывающему) сверх-миру, напрашивается сравнение с золотым сечением. В соответствии с ним меньшая часть относится к большей так же, как большая часть к целому. Возьмем в качестве примера обезьяну, которой сделали болезненный укол для того, чтобы получить сыворотку. Способна ли обезьяна когда-либо понять, почему ей приходится страдать? Из своей среды она не в состоянии прислушаться к соображениям человека, который включает ее в свой эксперимент; ведь человеческий мир, мир смысла и ценности, для нее недоступен. Она не дотягивается до него, в его измерение она не может войти. Но не следует ли нам предположить, что над человеческим миром, в свою очередь, расположен превосходящий его и недоступный человеку мир, смысл, точнее, «сверх-смысл» которого только и может придать смысл всему человеческому страданию? Человек может постичь сверх-мир не больше, чем животное из своей среды может понять более широкий человеческий мир. Он, однако, может уловить его в предчувствии - в вере. Прирученному животному неведома цель, для которой человек его запрягает. Откуда же тогда человек может знать сверх-смысл мира как целого?

X

Личность постигает саму себя не иначе как через трансцендентное. Более того: человек также является человеком лишь в той мере, в которой он понимает себя через трансцендентное - он личность лишь в той мере, в какой он из личности исходит («персонирует»), отзываясь на зов трансцендентного и наполняясь им. Этот зов трансцендентного он слышит и в голосе совести.

Для логотерапии религия является и может быть лишь предметом - но не основанием. Логотерапия должна действовать по эту сторону веры в откровение и отвечать на вопрос о смысле по эту сторону развилки теистического и атеистического мировоззрений. И если она, таким образом, рассматривает феномен веры не как веру в Бога, но как более широкую веру в смысл, то она имеет полное право затрагивать феномен веры и заниматься им. В этом понимании она сходится с Альбертом Эйнштейном, по мнению которого, ставить вопрос о смысле жизни значит быть религиозным ⓘ В конечном счете, можно сказать, что религия или вера в смысл есть радикализация «стремления к смыслу» - в той мере, в какой речь идет о «стремлении к конечному смыслу» или даже о «стремлении к сверх-смыслу»- Прим. В. Франкла. .

Смысл является той каменной оградой, за которую мы не можем выйти, которую мы должны, скорее, принять: этот последний смысл мы должны принять, потому что мы не можем спрашивать дальше - потому что попытка ответить на вопрос о смысле бытия всегда предполагает бытие смысла. Короче говоря, человеческая вера в смысл является трансцендентальной категорией в смысле Канта. Со времен Канта нам известно, что некоторым образом бессмысленно задавать вопрос о категориях пространства и времени - просто потому, что мы не можем мыслить, а следовательно, и задавать вопрос, не предполагая существования времени и пространства. Точно так же человеческое бытие всегда есть бытие, направляемое смыслом, даже если самому человеку об этом неведомо: всегда есть определенное пред-знание смысла, и предчувствие смысла лежит в основе того, что в логотерапии называется «стремлением к смыслу». Хочет он того или нет, признает он это или нет, но человек, пока он дышит, всегда верит в смысл. Даже самоубийца верит в смысл, если не в смысл жизни, ее продолжения, то в смысл смерти. Если бы он действительно не верил ни в какой смысл, абсолютно ни в какой - он не смог бы пошевелить и пальцем и тем самым покончить с собой.

Созданная Франклом теория логотерапии и экзистен­циального анализа представляет собой сложную систему философских, психологических и медицинских воззрений на природу и сущность человека, механизмы развития личности в норме и патологии и на пути и способы кор­рекции аномалий в развитии личности. В своем теоретиче­ском здании Франкл выделяет три основные части: учение о стремлении к смыслу, учение о смысле жизни и учение о свободе воли.

Стремление к поиску и реализации человеком смысла своей жизни Франкл рассматривает как врожденную мотивационную тенденцию, присущую всем людям и являющуюся основным двигателем поведения и разви­тия личности. Для того, чтобы жить и активно действо­вать, человек должен верить в смысл, которым обладают его поступки. «Даже самоубийца верит в смысл - если не жизни, то смерти». В противном случае он не смог бы шевельнуть и пальцем для того, чтобы реализовать свой замысел.

Отсутствие смысла порождает у человека состояние, которое Франкл называет экзистенциальным вакуумом. Именно экзистенциальный вакуум, согласно наблюде­ниям Франкла, подкрепленным многочисленными клини­ческими исследованиями, является причиной, порождаю­щей в широких масштабах специфические «ноогенные не­врозы», распространившиеся в послевоенный период в странах Западной и Восточной Европы и в еще больших масштабах в США, хотя некоторые разновидности таких неврозов (например, «невроз безработицы») были описа­ны еще раньше. Необходимым же условием психического здоровья является определенный уровень напряжения, воз­никающего между человеком, с одной стороны, и локали­зованным во внешнем мире объективным смыслом, кото­рый ему предстоит осуществить, с другой стороны: «Сегодня люди избавлены от напряжения. Этим они обязаны, прежде всего, той утрате смысла, которую я опи­сываю как экзистенциальный вакуум, или фрустрацию стремления к смыслу».

«Люди, лишенные напряжения, склонны к тому, чтобы создавать его, и это может принимать либо здоровые, ли­бо нездоровые формы. Что касается здоровых форм, то функция спорта как раз и видится мне в том, чтобы позво­лить людям реализовать свою потребность в напряжении, добровольно предъявляя к самим себе требования, кото­рых они лишены нетребовательным обществом. Более то­го, спорт, как мне кажется, включает в себя некоторую до­лю аскетизма. Что касается нездоровых форм создания напряжения, в частности, молодыми людьми, можно обратиться к то­му типу людей, которых называют битниками и хулига­нами. Эти люди рискуют своей жизнью так же, как и те, которые увлекаются серфингом и с этой целью уходят из школы и прогуливают занятия».

Сказанное позволяет сформулировать основной тезис учения о стремлении к смыслу: человек стремится обре­сти смысл и ощущает фрустрацию или вакуум, если это стремление остается нереализованным.

Учение о смысле жизни учит, что смысл «в принципе доступен любому человеку, независимо от пола, возраста, интеллекта, образования, характера, среды и религиоз­ных убеждений». Однако нахождение смысла - это вопрос не познания, а призвания. Не человек ставит во­прос о смысле своей жизни - жизнь ставит этот вопрос перед ним, и человеку приходится ежедневно и ежечасно отвечать на него - не словами, а действиями. Смысл не субъективен, человек не изобретает его, а находит в мире, в объективной действительности, именно поэтому он вы­ступает для человека как императив, требующий своей ре­ализации. В психологической же структуре личности Франкл выделяет особое, «поэтическое измерение», в ко­тором локализованы смыслы. Это измерение, как явствует из построенной Франклом чрезвычайно нагляд­ной «димензиональной онтологии», несво­димо к измерениям биологического и психологического существования человека; соответственно, смысловая ре­альность не поддается объяснению через психологические и тем более, биологические механизмы и не может изуча­ться традиционными психологическими методами.

«Бессмысленно искать единство человеческого способа бытия, преодолевающее многообразие различных форм бытия, а также разрешение таких противоречий, как антиномия души и тела, в тех плоскостях, на которые мы проецируем человека. Обнаружить его можно лишь в высшем измере­нии, в измерении специфически человеческих проявлений». «Человек на био­логическом уровне отображается как закрытая система физиологических рефлексов, а на психологическом уровне - как закрытая система психологических реакций. Эта проекция вновь содержит противоречие. Ведь сущность человека характеризуется также и тем, что он открыт, что он «открыт миру» (Шелер, Гелен и Портман). Быть чело­веком - значит выходить за пределы самого себя. Я бы сказал, что сущность человеческого существования за­ключена в его самотрансценденции. Быть человеком - значит всегда быть направленным на что-то или на кого-то, отдаваться делу, которому человек себя посвятил, че­ловеку, которого он любит, или богу, которому он слу­жит». Франкл приводит следующий пример: «Допустим, я проецирую не просто трехмерное изо­бражение на двумерную плоскость, а такие фигуры, как Федор Достоевский или Бернадетт Субиру, - в плоскость психиатрического рассмотрения. Тогда для меня как пси­хиатра Достоевский - это не более чем эпилептик, подоб­ный любому другому эпилептику, а Бернадетт - не более чем истеричка со зрительными галлюцинациями. То, чем они являются помимо этого, не отражается в психиатри­ческой плоскости. Ведь и художественные достижения од­ного, и религиозное обращение другой лежат вне этой плоскости. На психиатрическом же уровне рассмотрения все остается многозначным до тех пор, пока через него не становится видным что-то другое, что стоит за ним или над ним».

Утверждая уникальность и неповторимость смысла жизни каждого человека, Франкл тем не менее отвергает некоторые из «философий жизни». Так, смыслом жизни не может быть наслаждение, ибо оно есть внутреннее состоя­ние субъекта. По той же логике человек не может стреми­ться к счастью, он может искать лишь причины для сча­стья. Борьба за существование и стремление к продолже­нию рода также оправданны лишь постольку, поскольку сама жизнь уже обладает каким-то независимым от этого смыслом.

Положение об уникальности смысла не мешает Франклу дать также содержательную характеристику возмо­жных позитивных смыслов. Для этого он вводит пред­ставление о ценностях - смысловых универсалиях, кри­сталлизовавшихся в результате обобщения типичных си­туаций, с которыми обществу или человечеству пришлось сталкиваться в истории. Это позволяет обобщить возмо­жные пути, посредством которых человек может сделать свою жизнь осмысленной: во-первых, с помощью того, что мы даем жизни (в смысле нашей творческой работы); во-вторых, с помощью того, что мы берем от мира (в смысле переживания ценностей), и, в-третьих, посред­ством позиции, которую мы занимаем по отношению к судьбе, которую мы не в состоянии изменить. Соответ­ственно этому членению, выделяются три группы ценно­стей: ценности творчества, ценности переживания и цен­ности отношения. «Каждый раз жизнь предоставляет человеку возмож­ность реализовать ценности то одной, то другой группы. То она требует от нас реализации созидательных ценнос­тей, то мы ощущаем необходимость обратиться к катего­рии ценностей переживания. В отдельные моменты жизнь призывает нас обогатить собственными действиями мир, в другое же время мы обогащаем переживаниями себя. Для выполнения своего предназначения человек то должен действовать, то - предаваться очарованию переживаемого. Испытывать радость может быть также «обязанностью» человека. В этом смысле можно обвинить в пренебрежительном отношении к своим обязанностям человека, который, сидя в трамвае, имеет возможность созерцать великолепие заката или вдыхать благоухание цветущих акаций, а вместо этого продолжает, не отрываясь, читать газету». «Понятие ценности отношения вытекает не из моральных или этических предписаний, а из эмпирического и фактического описания того, что происходит в человеке, когда он оценивает собственное поведение или поведение другого. Логотерапия основывается на утвер­ждениях о ценностях как фактах, а не на суждениях фактах как ценностях». «В определенном смысле понятие ценностей отношения шире, чем смысл, который можно найти в страдании. Страдание - это лишь один аспект того, что я называю «трагической триадой» человеческого существования. Эта триада состоит из боли, вины и смерти. Ни один человек не может сказать, что он не терпел неудачи, что он не страдал и что он не умрет».

Виктор Франкл (родился в 1905 г.) - еще один выдающийся персонолог и психотерапевт нашего времени. Он вошел в психологию как основатель третьей Венской психотерапевтической школы. Первой Венской школой стал психоанализ З. Фрейда, вторую школу «индивидуальной психологии» создал А. Адлер. В. Франкл - венский врач-клиницист, занимался психотерапевтической практикой, уже к концу 30-х гг. отмечает, что его клиентов чаще волнуют не проблемы подавленных сексуальных влечений, как во времена З. Фрейда, а потери смысла жизни, жизненных ценностей, одиночества и т. п. Он формулирует положение о том, что у каждого времени есть свои психологические проблемы и неврозы, и к началу Второй мировой войны заканчивает рукопись своей первой книги - «Врачевание души», где развивает основные идеи новой концепции личности. В центре ее - учение о врожденной тенденции поиска смысла жизни.

Но война приносит страшные испытания ученому: на четыре года он становится узником фашистских концлагерей. Опыт человеческих страданий и «упрямства духа», который помогал выжить в лагерях смерти, по-новому высвечивает основные идеи его учения.

В. Франкл по-другому выстраивает здание психологии личности. В его теории экзистенциального анализа можно выделить несколько компонентов: о духовной сущности человека и свободе воли; смысле жизни и ценностях; о логотерапии. Рассмотрим их более подробно.

Учение о духовной сущности человека является главным стержнем творческого наследия В. Франкла, вокруг которого он выстраивает свои другие теоретические концепции: «Человек - это больше, чем психика: человек - это дух». Каждый из нас чувствует, осознает в себе духовное начало. Но традиционно феномен духовности осмыслялся в богословии, философии, литературе, искусстве. В. Франкл, вслед за К. Юнгом и К. Роджерсом, вводит понятие духовности в категориальный строй современной психологии и выделяет его наиболее существенные проявления и характеристики. Духовность рассматривается им как духовное начало, которое, как искра божья, заложено в душу каждого человека и объединяет всех людей. Это соприсутствие сущего всему сущему.

В сфере человеческой духовности автор выделяет слои сознательной и подсознательной духовности. Слой подсознательной духовности содержит источники и корни всего сознаваемого. «Дух покоится на бессознательном». В. Франкл анализирует ведущие проявления бессознательного духовного. К ним он относит прежде всего совесть, или нравственную интуицию. Совести открывается то, что еще не существует, а лишь должно существовать. Это - духовная антиципация, предвосхищение. Бог в душе человека, он подсказывает «то, что надо». «Однако то, что надо, всегда только одно».

Далее духовное бессознательное, по В. Франклу, проявляется в познавательной и художественной интуиции. «Вдохновение коренится в сфере бессознательной духовности. Художник творит по вдохновению, и поэтому источники его творчества находятся и остаются во тьме, которую сознание не в состоянии осветить полностью».

Еще одна сфера проявления бессознательной духовности человека - это любовь. В. Франкл отмечает, что полное духовное соприсутствие или событие возможно лишь между равными друг другу сущими. Полную отдачу себя другому без остатка он называет любовью. Это способность понять человека в его сути, уникальности и в его потенциальных возможностях. Любовь своим духовным взором предвосхищает нереализованные перспективы личностного и духовного развития человека, открывает в нем то, что только может быть.

Интенциональность, или изначальная индивидуальная открытость миру. «Сущность человека включает в себя его направленность на что-то или на кого-то, на дело или на человека, на идею или на личность! И лишь поскольку мы интенциональны, постольку мы экзистенциональны... Человек здесь не для того, чтобы наблюдать или отражать самого себя, он здесь для того, чтобы представлять себя, поступаться собой, чтобы познавая и любя, отдавать себя».

Стремление к самотрансценденции, или выходу человека за пределы самого себя, в его направленности реализовать себя в своих ценностях, смыслах, поступках;

Стремление к самоотражению, или саморегуляции.

Внутренним источником данных побуждений является свободная воля. Учение о духовности и свободе воли у В. Франкла взаимосвязаны. Духовность, свобода и ответственность рассматриваются им как основные экзистенциалы человеческого существования. Духовность человека реализуется через его внутреннюю свободу. «Необходимость и свобода локализированы не на одном уровне: свобода возвышается, надстроена над любой необходимостью. Причиненные цепи всегда и везде замкнуты и в то же время разомкнуты в высшем измерении, открыты для высшей «причиненности». Над свободой воли возвышается только божественное провидение.

В. Франкл характеризует свободу человека по отношению к влечениям, наследственности и обстоятельствам внешней среды. Во взаимодействии со всеми этими факторами человек может выработать свое отношение, позицию, сказать им «да» или «нет». Но свобода не сводится к этим трем категориям, они понимаются более широко. Это свобода взять на себя ответственность за свою судьбу, свобода изменяться, быть таким, стать другим. Человек решает за себя, а решение за себя есть формирование себя.

Теория экзистенциального анализа признает человека свободным, но лишь условно. Он часто ограничен субъективными обстоятельствами. Реализуя свою свободу, он делает выборы и берет на себя ответственность за их выполнение. Свобода, лишенная ответственности, вырождается в произвол. Человек ответствен за аутентичность своего бытия, за нахождение и реализацию смысла своей жизни, за свою жизнь.

Другое направление в теории экзистенциального анализа - учение о смысле жизни и ценностях. Обобщая свои жизненные и клинические наблюдения, автор формулирует тезис о том, что человек стремится обрести смысл жизни, и ощущает вакуум, или фрустрацию, если это стремление остается нереализованным. Это изначальное духовное стремление присуще всем людям, является основным двигателем поведения и развития личности, но далеко не всегда достаточно отчетливо осознается. Смысл жизни для человека всегда существует, даже при особых, самых трудных и безысходных обстоятельствах. Если у психически больного имеется тесная эмоциональная связь с каким-либо человеком, его жизнь уже оправдана. Для человека смысл его бытия не субъективен, он не изобретает его, а находит в мире, в объективной действительности, но этот смысл уникален и неповторим для каждого.

В. Франкл говорит о конкретном смысле жизни данной личности в данной ситуации. Любой период жизненного пути индивида, каждая ситуация несет в себе свой смысл, разный для разных людей, но для человека он является единственным, истинным. В нахождении смыслов помогают совесть, т. е. нравственная интуиция, а также интуиция - познавательная и художественная. В. Франкл вводит понятие сверхсмысла, т. е. смысла Вселенной, смысла бытия, смысла истории. Эта категория трансцендентна человеческому существованию, поэтому о ней мы не может знать, можем только предполагать, что она осуществляется через историю, судьбы народов, отдельных людей.

Смысл жизни всегда может быть найден для каждого человека. Но найти свой уникальный смысл в конкретных обстоятельствах - это только половина дела. Надо еще его реализовать. Для этого дана свобода воли, чтобы найти и реализовать его, даже если свобода заметно ограничена объективными обстоятельствами. Человек несет ответственность за осуществление уникального смысла своей жизни.

Наиболее обобщенные жизненные смыслы В. Франкл рассматривает как жизненные ценности. Он выделяет три группы: ценности творчества, ценности переживаний и ценности отношений. Этот ряд отражает три основных пути, какими можно найти смысл жизни. Первый - что он дает миру в своих творениях, второй - что он берет от мира в своих встречах и переживаниях; третий - это позиция, которую он занимает по отношению к другому или ситуациям.

Среди этих групп ценностей приоритет принадлежит ценностям творчества, которые реализуются через труд. Ценности творчества связаны с изначальным духовным побуждением человека к трансценденции, стремлениям к выходу за пределы себя и реализации себя в деяниях, творениях, служении людям. В соответствии с этим самоактуализация, по В. Франклу, является не самоцелью, а одним из результатов творческой деятельности. Ценность переживаний - другой путь обретения осмысленности жизни. В этом плане В. Франкл раскрывает ценностный потенциал любви и потенциал страданий, которые выступают как источники эмоционально-духовного насыщения. Вместе с тем и любовь, и страдания не являются необходимым условием осмысленности жизни. Индивид, который никогда не любил и не был любим, тем не менее может организовать свою жизнь весьма осмысленным образом.

Третья группа - ценности отношения, которым В. Франкл придает наибольшее значение. Человек, пишет он, далеко не всегда может изменить обстоятельства, но в его силах изменить отношение к ним. При любых обстоятельствах он свободен занять осмысленную позицию к обстоятельствам, возвысить или минимизировать их значение для себя.

Как только мы добавляем ценности отношений к другим категориям ценностей, становится очевидным, что человеческое существование никогда не может оказаться бессмысленным по своей внутренней сути. Жизнь человека сохраняет свой смысл до конца - до последней минуты.

И, наконец, еще одно направление в творческом наследии В. Франкла - предложенный им новый метод психотерапии - логотерапия. Логотерапия (от древнегреческого «логос» - смысл) ставит своей задачей помочь человеку в его поисках смысла жизни. Согласно логотерапии, борьба за смысл жизни является основной движущей силой человека. Отсутствие смысла порождает у человека состояние, которое В. Франкл назвал «экзистенциальной фрустрацией». Субъективно оно переживается как ощущение внутренней пустоты, бессмысленности существования. Это состояние может углубляться и порождать специфические «пусоченные неврозы» (от греческого «пус», означающего дух, смысл). Пусоченные неврозы причинно коренятся в особой духовной сфере личности, в которой локализованы смыслы. В. Франкл назвал ее «поэтическим измерением» человека.

Логотерапия направлена на то, чтобы помочь человеку найти его единственный, уникальный смысл в данной ситуации. И это должен сделать он сам. Логотерапия ставит целью расширение возможностей клиентов видеть весь спектр потенциальных смыслов, которые может содержать в себе данная ситуация. Здесь используется метод духовно-ориентированного диалога, позволяющий подтолкнуть клиента к открытию им для себя адекватного смысла. В. Франкл показал, что наибольшие практические достижения логотерапии связаны с ценностями отношений, с нахождением людьми смысла своего существования в ситуациях, представляющихся крайне трудными или безвыходными.

Автор описывает случаи, когда психотерапевт помогает клиенту найти смысл в страданиях, изменить отношение к ним. «Однажды пожилой практикующий врач консультировался у меня по поводу своей серьезной депрессии. Он не мог пережить потерю своей супруги, которая умерла два года назад и которую он любил больше всего на свете... Я поставил перед ним вопрос: «Что было бы, доктор, если бы вы умерли первым, а ваша жена осталась бы в живых?». «О, - сказал он, - для нее это было бы ужасно, как бы она страдала...». Он не сказал ни слова, только пожал мою руку и молча ушел. Страдание каким-то образом перестает быть страданием в тот момент, когда обнаруживается его смысл, как, например, смысл жертвенности».

Похожая информация.